Две даты из быковской биографии жизнь поставила рядом. 19 июня 2004 года ему исполнилось бы 80 лет. На 22 июня придется годовщина смерти. Что это еще за день - понятно, а славу Быкову принесла именно "военная" проза, и дальше можно говорить о символичности совпадения, но... На тему "Быков и война" сказано уже много. Однако кроме "военных" книг, у Быкова есть еще несколько произведений, о которых российский читатель знает навряд ли. Это последние вещи Василя Владимировича.

Часть из них написана за границей - в Финляндии, потом в Германии, потом в Чехии. Фактически - в эмиграции. То есть да, конечно, формально причиной быковского отъезда из Белоруссии было нездоровье, приглашение ПЕН-центра, да, сохранялся паспорт, и возможность приезжать домой... Но только будем помнить: Быков возглавлял в Белоруссии список "политически отсталых" писателей - формулировка одного из главных лукашенковских идеологов (а в списке этом - лучшие имена белорусской литературы). С приходом новой власти дома словно изменился состав воздуха - и новым воздухом Быков дышать не мог. А власть не могла ему простить откровенной поддержки оппозиционных политиков.

Но Быков был не мальчик, чтобы спрашивать у дяди президента, с кем ему дружить, а с кем не дружить. Исторически всегда выигрывает тот политик, на стороне которого больше талантов - их глазами будут оценивать тебя потомки. Так что, потеряв Быкова, Лукашенко проиграл многое.

Но сердце Василя Владимировича остановилось все-таки на родине. В Боровлянах - медицинском комплексе под Минском. И тут же пошли трагические фразы, что вот, дескать, великий национальный писатель приехал умирать домой... Тоже не так. Не ехал он умирать! Была плановая операция, потому и оказался на больничной койке. Быков жить хотел. Работать. Осталось множество записей - идеи новых повестей, сюжеты, наброски... Удивительно, но при всем нездоровье, при общем удрученном состоянии (кто сказал, что чужбина может быть в радость?), он в последние годы невероятно много работал.

Это феномен - мощный всплеск таланта на излете писательской жизни. Делает судьба иногда такой подарок. Принципиально новую манеру письма открыл к старости Катаев. Захватывает дух от последних романов Юрия Давыдова. Поднялся к своим вершинам Астафьев. А Шолохов, скажем, десятилетиями - ни строки, все думалось: ну не может быть, после смерти откроют письменный стол, а там - такое! Умер. Открыли. Ничего.

Но может, все проще? Есть писателю что сказать - говорит. Нечего - молчит. Быков молчал долго, насупленно. Иногда выходили крохотные притчи, рассказы. И думалось вежливо: ну что ж... имеет право... он свой подвиг совершил, в истории литературы останется... Что ж ему - вновь о войне? Вновь "лейтенантская проза", вновь - ложкой по дну - выскребание из памяти подробностей полувековой давности? Оно, конечно, достойно уважения, святая тема, но только давно уже - другие войны, другие лейтенанты... Оказалось - мотор просто приглушил обороты, готовясь к новому рывку.

Незадолго до смерти Василя Владимировича тиражом в две тысячи экземпляров вышли на белорусском его воспоминания "Долгая дорога домой". Предыстория их такая. В Германии Быков сдружился с Борисом Китом - человеком фантастической судьбы, белорусским интеллигентом, который стал одним из основоположников американской астронавтики, ученым с мировым именем (сейчас живет во Франкфурте-на-Майне). Решил записать его рассказы о жизни. Потом, рассказывает вдова писателя Ирина Михайловна, задумался: а может, и свои записки подготовить? Изложить, что и как было, чтобы сплетен не ходило. Получилась по-быковски печальная, горько-спокойная книга: жизненные повороты, детство, война, творчество, встречи, друзья, враги, раздумья... Последний аккорд...

Но нет! Не последний! Совсем недавно выяснилось - в 1998 году перед отъездом за границу Быков написал повесть. Просто публикацию придерживал: "Еще не время!" Потом Быкова не стало. В декабре 2003 года эта вещь появилась в "Дзеяслове" - независимом белорусском журнале. Повесть называется "Афганец". Это история мужика с минской окраины, афганского ветерана. Затравленный жизнью, во всем и во всех разочарованный, он решает "хлопнуть дверью": убить того, кого считает олицетворением всех бед, своих и своей страны, - "Самого". (Имя не названо, должность не названа, но намек слишком прозрачен.) Надо лишь добыть "калашников"... Что дальше - рассказывать не будем: сюжет стремителен и неожидан, психологизм - на уровне "Сотникова", никакой идеализации, взгляд горький и жесткий.

Проклятье политике! Она печалила последние быковские годы, лишила его спокойной, комфортной старости. Хвала политике! Именно ее жесткие реалии рождают такую литературу.

И, наконец, еще одна быковская вещь, последняя (последняя ли?) - "Парадоксы жизни", увидевшие свет в том же "Дзеяслове". Это своего рода записные книжки писателя. Фрагменты из нее приведены ниже.

Из "Парадоксов жизни"

Записи разных лет

* * *

Лифт загаживали каждый день, систематически. И все знали, кто это делает - подросток Вова, сын партийного секретаря с шестого этажа. Но вот Вова выучился, пошел в армию, лифт несколько лет был чистый. И вдруг снова начали в нем паскудить. Оказывается, тот Вова женился, родил двойнят, они подросли, и все началось снова.
Какой отец, такие и дети?

* * *

Когда-то Адамович говорил, что те, кто побыл в ЦК, даже если талантливы, - конченые люди. Всем им там вырезали одно яйцо. Все они скопцы - идейные, творческие, по-человечески.
Который год убеждаюсь в справедливости этого наблюдения.

* * *

Он работал заместителем редактора в районной газете. Когда Хрущев удваивал обкомы, райкомы, написал в Москву, что не согласен, что это неправильно. Тогда его сняли с должности заместителя, сделали заведующим отдела писем. Но через два года сняли самого Хрущева. И снова сделали из двух один обком. И он, подождав немного, письмом в Москву напомнил о своем когдатошнем несогласии.
Тогда его сняли с заведующего отделом и сделали корректором.
Больше он писать никуда не стал.

* * *

Он был пророк и вел за собой других. За ним шли. Ему верили. И он учил божескому. Потому что и сам был полубогом. Но другие не знали, что он был бессмертный, а они смертные. Пришли кризисные времена, они погибли. А он пошел учить других. Божьей правде. Высокому и доброму. Он мог себе это позволить.

* * *

В 1939 году произошло "воссоединение", "присоединение", "освобождение" или как там... Западной Белоруссии. От моей деревни до бывшей польской границы было каких-то 2 км. На той стороне осталась мамина родина, деревня Заулок, ее брат и другая родня. Все годы аж до 39-го я слышал ее рассказы про Заулок, ближнее местечко Прозороки, озера... А не видел ничего. 20 лет - никакой связи.
Осенью 39-го граница передвинулась аж за Белосток. Но старую не сняли. Пограничники сторожили, как и раньше. А у нас, как и все колхозные годы, голодновато, постновато. И мать придумала. Как-то темной осенней ночкой пошла в Караваинский бор - нарушать границу. Столько натерпелась страху... Но прошла. Туда и назад. И принесла на плечах торбочку муки и баранью лопатку - гостинцы от брата. Западно-белорусского крестьянина. Который загибался от белопольской оккупации. А мы роскошествовали под родной советской властью. И годами сидели без хлеба.
Наплакалась мама. Да и отец... А мы радовались: получили возможность хорошо поесть.

* * *

Где-то в шестидесятые годы меня позвали в военкомат и дали анкету. Зачем - не сказали, но вскоре стало известно: снова хотят забрать в армию, на этот раз - в ракетчики. По каким-то показателям я подходил. Через знакомого военкоматчика я пригласил подполковника Филькова в ресторан, хорошо там выпили, и он посоветовал написать в анкете что-то такое, чтобы не взяли. Тогда я решил написать, что на Западе в эмиграции живет мой двоюродный брат Микола, который пропал в войну. Будто бы мне известно, что он живет в ФРГ. И, правда, помогло. Меня не взяли.
Вот как помог мой несчастный Микола. Прости меня, браток...

* * *

Наступали, наступали и уперлись в городок. Не давал подступиться дзот на островке. Армия стала. Москва подгоняла. Тогда как-то утром при разведке боем один сержант подполз и бросил гранату. Удачно бросил. Дзот замолк. Батальон поднялся и захватил островок. Дивизия заняла городок. Армия продвинулась на два километра.
Вскоре вышли награды. Командарму за взятие города дали Героя. Комкору - орден Суворова I степени. Комдиву - орден Красного Знамени. Командиру полка - Отечественной войны I степени. Комбату - второй степени. Сержанту - медаль "За отвагу".
Всем, как и положено. По чину.

* * *

Моя мама перед смертью мучилась несколько лет. Понятно, она очень хотела жить дома, в своей хате. Но там - невестка. Хорошо бы жить с дочушкой Валей, но та за двадцать верст в Ушачах. И там - матюгастый зять. Так мама и моталась туда-сюда, не находя подходящего места на этом свете.
Пока не отошла на тот.

* * *

После освобождения Белоруссии, где-то осенью 44-го, сестра Валя, которой тогда было 18 лет, согласилась идти в Восточную Пруссию, чтобы пригнать оттуда в район коров. Сказали, как пригонят, всем пригонщикам дадут по корове. Сестра обрадовалась - своей коровы у нее не было. Гнали стадо долго, нужно было и доить, и пасти, и самим кормиться. Намучились страшно. А как пригнали, коров всех распределили по колхозам, а пригонщикам - дулю.
В который раз обмануло начальство.
Потом такого жульничества было без числа.

* * *

В 1946 году в Николаеве лютовали бандиты. Грабили, убивали. Офицеры из казарм расходились поздно. Один ротный, припозднившись, взял свой табельный ТТ.
И как раз возле парка Петровского его остановили трое: "Снимай сапоги!" Ротный достал пистолет и положил одного. Остальные убежали. Тут же доложил в комендатуру. Через пару месяцев ротного осудили. Дали 6 лет за убийство. Потом осужденный говорил: "Какой я дурак! Лучше отдал бы им сапоги и шинель, голый как-нибудь добежал бы до дома. Только кто ж знал, что законы пишутся для грабителей, а не для честных..."

* * *

Ехали в отпуск, попросили соседей присмотреть за квартирой. Хорошие были соседи. Но в аэропорту хватились - что-то забыли. Хозяин на такси вернулся в квартиру и... застал там соседей, которые шарили по его комодам.
Хорошие были соседи.

* * *

Они прорывались из окружения. Комбат и санинструктор. Как вышли, он попросил ее выстрелить ему в руку, чтобы не арестовали. Она его любила, но... была комсомолкой. И выстрелила в него.
Теперь 50 лет корит себя.

* * *

Справка "Известий":

Быков Василь Владимирович (19.06.1924, д. Бычки Витебской области - 22.06.2003, Минск) - белорусский писатель. Родился в крестьянской семье. Перед войной учился в Витебском художественном училище. Участник Великой Отечественной войны, был в пехоте и противотанковой артиллерии. Дважды ранен. После войны вновь призван в армию, служил офицером-артиллеристом на Курилах и Сахалине. После демобилизации в 1955 г. работал журналистом в Гродно, тогда попробовал себя в литературе. Один из лучших советских писателей фронтового поколения. Жесткость ситуаций, предельная правда в отображении психологии "человека на войне", точность в деталях - все это уже с первых повестей - "Журавлиный крик" (1960), "Измена" (1961), "Третья ракета" (1962) - отличало его прозу. При этом Быков подвергался постоянным нападкам официальной критики за "дегероизацию" и "абстрактный гуманизм". Нападки перешли в настоящую травлю после публикации в "Новом мире" повести "Мертвым не больно" (1966). В областном центре Гродно писатель оказался на положении почти диссидента, его квартиру прослушивали, друзей вербовали в стукачи. Уникальность таланта, популярность у читателей, признание за рубежом в конце концов вынудили власть изменить отношение к писателю. Споры вокруг повести "Сотников" (1970) уже обходились без политических ярлыков. За повести "Обелиск" и "Дожить до рассвета" (1972) Быков был удостоен Государственной премии СССР (1973). Затем последовали "Волчья стая" (1974), "Пойти и не вернуться" (1978). С 1978 года Быков жил в Минске. За роман "Знак беды" (1983) в 1986 г. ему была присуждена Ленинская премия. В 1984-м - к 60-летию - присвоено звание Героя Социалистического Труда. В годы перестройки Быков активно поддержал идеи демократических преобразований и, позднее, независимости Белоруссии. После прихода к власти Александра Лукашенко писатель выступил с резкой критикой действий президента. В ответ против Быкова развернулась кампания шельмования, схожая с той, что происходила в 1960-е годы. В 1998 году он был вынужден уехать за границу. Умер в 2003 году.

"Теплым солнечным маем семьдесят восьмого года ко мне в Минск из Гродно приехала Ирина Суворова, с которой мы до этого долго (...) работали в газете. Ирину я знал с ее студенческих лет, когда она приезжала в Гродно на практику с журфака БГУ. (...) Там я и застал ее, вернувшись вторично из армии. (...) Ирина одной из первых отметила мои литературные попытки (...). Потом она выручала меня как машинистка и первый критик моих произведений. Я был благодарен ей, и эта благодарность понемногу переросла в зрелое чувство. Чувство это обрело отчетливый характер, когда я попал в черную полосу литературно-политических издевательств, и многие из моих коллег-писателей и журналистов стали проявлять ко мне неприязнь. Ирина стояла на своем, верила в мою счастливую литературную судьбу, хоть (...) было это все более сложно..."

Эти строки из "Долгой дороги домой" избавляют от необходимости задавать Ирине Михайловне Быковой дежурные вопросы вроде "Как вы познакомились?". Тем более что она категорически не хочет говорить о себе: Василь, дескать, а не я - первое лицо... Вообще очень сдержанна в ответах. "Этого касаться не будем!" - если речь заходит, например, о политике... Или: "Об этом Вася сам рассказывал в таком-то интервью, чего я за него отвечать буду..."

Чувствуется, что ей все еще больно говорить с посторонними о муже.

Нынешнее отношение власти к Быкову - в лучшем случае нейтральное, не более. Для белорусской же интеллигенции Быков после смерти стал фигурой культовой.

...Тогда, в 1978-м, переехав из Гродно в Минск, Василь Владимирович поселился в длинной многоэтажке, которую минчане за стены из красного кирпича зовут "Брестская крепость" - это один из центральных районов города. Квартиру выделял белорусский ЦК, уж очень хотевший "приручить" писателя. По тем временам - престижная новостройка, сегодня - дом как дом, ничего особенного. Темный, грязноватый лифт, небольшие квартиры. Быковская - очень скромна, даже аскетична. Книги, книги, книги... Фотографии всюду. Картины - что-то хозяину дарили друзья-художники, что-то рисовал сам.

Василь Владимирович в "Долгой дороге домой" пишет, почему пошел перед войной в художественное училище: не из тяги к прекрасному, а оттого, что дома в колхозе элементарно голодали. Вот отец и велел: "Езжай отсюда учиться, хоть куда". Но просто так в художественное училище не поступишь...

Сестра Василя, Валя, вспоминает: он с детства хорошо рисовал. Хотя конечно - там была стипендия, это все решило. Перед самой войной стипендию отменили, училище пришлось бросить. Но навыки пригодились: после фронта подрабатывал художником-оформителем. Привычка рисовать осталась. Что-то машинально набрасывал во время работы. Блокноты носил, в них все время зарисовывал - то шарж, то картинку какую-то для памяти, то просто забавное что-нибудь. "Дневниковые рисунки" - так он это называл. Дома был этюдник, иногда доставал...

Еще из "Долгой дороги"... Быков вспоминает свою армейскую аттестацию, там отмечались его математические способности. В другом месте мимоходом цитирует теорему Ферма, приводит формулировки физических терминов...

- Нет, технарем по складу ума он не был. Знал ли математику? Наверное, в пределах, необходимых фронтовому артиллеристу. Хотя знаю, что в армии потом офицером считался образцовым.

- Как Василь Владимирович работал?
- Бессистемно. Такого, чтобы "ни дня без строчки" не было. Садился писать, когда было настроение, когда что-то срабатывало в памяти. Долго вынашивал, выхаживал, делал наброски - потом приступал.

- Быковский музей в Белоруссии будет?
- Это вопрос не ко мне. Говорят, хотят делать на родине, в Бычках... Но там все разрушено, а возводить на месте старой хаты что-то правильно-глянцевое... Не знаю. Никакие рукописи, никакие личные вещи я никуда отдавать не собираюсь. Здесь он прожил 25 лет, здесь писал свои главные книги. Здесь его дом.

* * *

В Финляндии, где Быков оказался в черные свои дни, его поразили тамошние глыбы-валуны. Потом один из них отправился из Финляндии в Минск - дар финских друзей для памятника писателю. В годовщину быковской смерти эта глыба легла на его могилу - громадная, шинельно-сизая, особой конфигурации (камень не вдавливается в землю, а словно приподнимается над ней), похожая и не похожая на традиционный розоватый белорусский гранит. Так задумано: чтобы на могиле был просто камень, на нем воспроизведенная роспись - "В. Быков", даты жизни - и все...

По материалам сайтов: Peoples.ru, People's History, Известия