Хазанова трудно назвать баловнем судьбы. Сейчас он популярный артист, главный режиссер Театра эстрады и всеобщий любимец, но когда-то ему долгое время приходилось доказывать свое право работать на эстраде. Сначала он добивался самого заветного - права называться артистом, потом пришлось отстаивать свою индивидуальность и непохожесть на других. В конце концов, он своего добился не без помощи людей, которые все-таки разглядели в нем большой талант.

"Артисты, особенно артисты эстрады, любят публично прощаться и заявлять о своем уходе. Правда, потом выясняется, что никуда они не уходят. А если так прощается еврей, то, как вы понимаете, уже никаких шансов, что он наконец-то уйдет, нет… - говорит Хазанов. - Поэтому я не прощаюсь и, соответственно, не ухожу. Просто говорю, что основное время сейчас посвящаю не сольным концертам, а театральной сцене, и очень рад этому обстоятельству".

"С детства я знал, что я хуже других"

О своем еврействе я узнал не сразу. Я родился в Замоскворечье, детство прошло в коммуналке. Район назывался Чесаловка… Наш дом стоял в Коровьем переулке, потом его переименовали в Добрынинский, теперь вернули первоначальное название Коровий, и я не хотел бы дожить до того времени, когда он снова станет Добрынинским…

Я рос в коммунальной квартире. По тем временам это была комфортабельная коммуналка - всего две семьи: мы и наши соседи. Соседи, муж с женой, занимали комнату. Они больше евреев не любили только клопов, а иногда первые сравнивались со вторыми. Потому что вторых в коммунальной квартире было много и они упорно пили кровь квартиросъемщиков.

Я родился 1 декабря 1945 года. Отца в семье не было, я никогда его не видел. Жил с мамой, со старшим братом - сыном от ее первого брака - и с бабушкой. Бабушка - старая коммунистка, с октября 1917 года, соратница Крупской, предмет моих непониманий и конфликтов. Ни одного слова по-еврейски у нас в доме никто никогда не произносил. Ни единого!.. Уже став взрослым, я начал задумываться, как могло получиться, что моя мама родилась в 1913 году не где-нибудь, а в Читинской области? Моя бабушка родилась в Бессарабии, ее родным языком был идиш. И по ее произношению это чувствовалось. Но уже моя мама ни одного слова на идише не знала - в Читинской области на нем не говорили никогда, даже в 1913 году. Видимо, дед и бабушка по линии матери были сосланы в Забайкалье за революционную деятельность.

Два года назад я там оказался, проезжал мимо станции Сковородино. Если сегодня там ужас, то представляю, каково пришлось моим предкам в 1913 году, почти век тому назад. Хуже, чем есть, в Сковородино Читинской области быть не может. Там время остановилось.

Так вот, о том, что я еврей, я узнал от соседки. Потом, во дворе, мне это подтвердили дети. С детства я знал, что я не такой, как все. Что ото всех я отличаюсь в худшую сторону. Всех нас формирует детство. И я глубоко убежден, что всё, что я делал потом, всё, что происходило со мной дальше, диктовалось стремлением доказать, что я имею право на жизнь, что я ничем не хуже тех сверстников, тех мальчиков, кого я видел вокруг себя. Единственное, что меня успокаивало, несколько примиряло с действительностью, - это то, что еще татары были у нас во дворе… Вспомнил историю. У меня был приятель, - когда он жил в СССР, его звали Феликс Камов. Да, тот самый, сценарист мультфильма "Ну, погоди!", ныне - известный прозаик, лауреат многих международных премий Феликс Кандель. Его сын Женька на уроке задал вопрос учительнице истории: "Почему мы так плохо живем?" Учительница стала подробно рассказывать о татарском иге, которое длилось триста лет. На что Женька Кандель спросил: "А почему же тогда татары так плохо живут?"

"Не быть счастливым - судьба еврейского художника"

Иногда мне задают вопрос: что ж вы так погрустнели с жизнью? Что вам сказать… Закончилась, как писал Толстой, энергия заблуждения. У меня действительно было ощущение, что, когда коммунисты уйдут, всё будет совсем по-другому. В 1984 году я оказался на гастролях в маленьком городке на Ставрополье вместе с одним талантливым писателем. Сейчас он живет вне России, не могу сказать, что счастлив, думаю, не был бы он счастлив и здесь. Боюсь, что это - не быть счастливым - судьба еврейского художника. Имя городка через одиннадцать лет узнал весь мир - Буденновск. После концерта мы с ним пешком шли до гостиницы. Теплая ночь, фантастической красоты звездное небо… И он мне говорит: "Ты знаешь, как я не люблю коммунистов. Но ты не представляешь себе, что здесь начнется, когда они уйдут от власти…" Я сказал: "Этого не может быть!" "Может, - сказал он. - Увидишь".

Понимаете, когда монополию на убийство государство отдало в частные руки, когда монополию на антисемитизм государство отдало туда же, выясняется, что ты живешь в абсолютно непредсказуемом режиме, ты не знаешь коридоров, по которым тебе двигаться. Потому что тот концлагерь, в котором мы жили, имел свои четко прописанные законы. И ты мог к этим законам так или иначе приспособиться.

"Университеты" Утесова

К Леониду Осиповичу Утесову я пришел после окончания Училища циркового и эстрадного искусства. Меня нигде не брали на работу. В 1968 году меня, как "антисоветский элемент", выслали с гастролей и исключили из учебного заведения. Дело было в Поволжье. Была такая певица на эстраде, Нина Дорда. Мне было 22 года, я работал в ее сольном концерте. Меня взяли, чтобы я вел программу и, что называется, "натягивал метраж" между песнями, чтобы ей можно было отдохнуть. А я так любил выступать, что не мог дождаться, когда же она уйдет. И самым ужасным для меня было, когда она опять возвращалась петь. Ее пение стало моим кошмаром. В общем, меня за исполнение "нелитованного" материала, то есть не прошедшего цензуру и не заверенного печатью, выслали с гастролей. И руководитель Росконцерта, огромной организации, включавшей в себя и Москву, и Московскую область, и всю Россию, написал письмо на имя директора нашего училища. Финал письма звучал так: "Дирекция и художественное руководство "Росконцерта" доводит до Вашего сведения, что по окончании училища студент Хазанов не будет принят на работу ни в одну из организаций системы "Росконцерта", в связи с чем просим из учебного заведения его отчислить". И копию - в отдел учебных заведений Министерства культуры. С автором этого письма я, утвердившись в профессии, общался, мы были в неплохих отношениях… Сегодня его уже нет в живых.

Меня "прорабатывали", но позволили получить диплом. Ну вот, я оканчиваю училище и не знаю, куда мне идти. И человек, с которым потом я был тесно связан и человечески и творчески не одно десятилетие, Аркадий Хайт, в тот момент, в 1969 году, вместе со своим соавтором писал концертную программу к сорокалетию оркестра Утесова. Он сказал, что этому коллективу нужен конферансье. До меня это место занимал крупнейший теоретик жанра, автор практических учебников… Евгений Ваганович Петросян. Он покинул оркестр, написав прощальное письмо Утесову, где, в частности, начертал: "Трагедия моей жизни заключена в том, что я органически похож на Райкина". Но Утесов, оберегая ранимого Аркадия Исааковича, постарался, чтобы Райкин об этом мнении никогда не узнал.

В 1969 году я начал работать в оркестре Леонида Осиповича, и этот человек меня многому научил. Он был уникальным… Необразованный, но обладавший бешеным дарованием, подкрепленным мудростью. И при этом - живой открытый человек. "Сынок, - говорил он мне, - сынок, ты запомни: музыкант - не профессия, это национальность".

По материалам сайтов: sem40.ru, Peoples.RU