Леонид Геннадьевич Парфенов родился 26 января 1960 года в г. Череповец Вологодской области, в семье инженера-металлурга. В 1983 году окончил факультет журналистики Ленинградского государственного университета (ЛГУ) им. А. А. Жданова.

После университета Леонид печатался в "Огоньке", "Правде", "Советской культуре". С 1983 года Л. Парфенов работал корреспондентом в газете "Вологодский комсомолец", затем на Вологодском областном телевидении. В 1985 году, работая на Вологодском ТВ, провел телеинтервью с опальным в то время музыкальным критиком Артемием Троицким.

В 1986 году Леонид принимал участие в организации рок-фестиваля в Череповце. С 1986 года Парфенов работает спецкором молодежной редакции ЦТ, корреспондентом программы "Мир и молодежь".

В 1987 году Леонид Парфенов вместе с Андреем Разбашем создал трехсерийный документальный фильм "Дети XX съезда" о поколении шестидесятников.

В 1988 году пришел на "Авторское телевидение".

В 1991 году Леонид Парфенов выпустил на "ATV" первую версию "Намедни" - тогда это еженедельный выпуск "неполитических новостей".

В 1992 году Парфенов снял серию программ "Портрет на фоне".

С ноября 1993 года Леонид Парфенов перешел работать в штат телекомпании "НТВ". В 1997 году он становится членом совета директоров НТВ и генпродюсером канала (в этой должности проработал до 99-го).

В 1997 году Парфенов выпустил масштабный проект "Намедни: 1961-1991. Наша эра", в котором впервые выступил в роли историографа. "Наша эра" явилась своеобразной энциклопедией эпохи советских лет. Первый выход программы в эфир состоялся 1 марта 1997 года. Затем "Наша эра" периодически появлялась на ТВ до апреля 1997 года, после чего последовал продолжительный перерыв. Выход программы в эфир был возобновлен в декабре 1997 года.

В январе 2001 года Парфенов стал ведущим рубрики "Особый взгляд" в программе Евгения Киселева "Итоги" (НТВ).

3 апреля 2001 года на общем собрании акционеров ОАО "Телекомпания "НТВ", созванного по инициативе ОАО "Газпром-Медиа", Леонид Парфенов был избран в состав Совета директоров ОАО "Телекомпания "НТВ". Однако в тот же день Парфенов отказался участвовать в заседаниях этого управленческого органа.

6 апреля 2001 года в открытом письме руководителю телекомпании Евгению Киселеву Л. Парфенов заявил о своем уходе с телеканала.

16 апреля 2001 года Леонид Парфенов вошел в состав редакционного совета телекомпании "НТВ". С 2001 года Л. Парфенов - член Правления ТК "НТВ".

На обновленном канале Парфенов, помимо "Намедни", руководил ежедневной вечерней программой "Страна и мир".

6 февраля 2003 года Леонид Парфенов заявил, что программа "Намедни" больше выходить не будет. А в июне 2004 года Л. Парфенов был уволен из телекомпании НТВ.

Увольнение Леонида Парфенова связано с сюжетом "Выйти замуж за Зелимхана", запрещенным к показу на европейскую часть России. В основе сюжета - интервью с вдовой господина Яндарбиева Маликой, которое вышло в эфир, невзирая на прямой запрет руководства. В итоге программа "Намедни" прекратила свое существование, а руководитель и ведущий программы "Намедни" уволен с канала.

Непосредственно после этого, 5 июня 2004 года, Леонид Парфенов, уволенный из телекомпании НТВ, был выдвинут на соискание Лейпцигской премии средств массовой информации за 2004 год.

Главным событием года для Парфенова, по его мнению, стало достижением программой "Намедни" того уровня, после которого она была закрыта.

В начале декабря 2004 года Леонид Парфенов принял предложение компании "Axel Springer Russia", издающей еженедельник "Русский Newsweek", стать главным редактором журнала.

По словам самого Парфенова, новое назначение не исключает его сотрудничества с телевидением.

Л. Парфенов - автор идеи и соавтор сценария первых и вторых "Песен о главном" (ОРТ). Член Академии российского телевидения, лауреат премии Союза журналистов и ТЭФИ-2000 (спецприз Академии). Леонид Парфенов - автор телефильмов "17 мгновений весны. 25 лет спустя" и "Место встречи. 20 лет спустя", выходивших на НТВ в цикле "Новейшая история", а также циклов "Намедни. 1961-1991", "Намедни. 1991- 2000", телефильмов "Весь Жванецкий", "Жизнь Солженицына", "Век Набокова", "Живой Пушкин", "Российская империя".

Женат. Жена - Елена Чекалова - обозреватель "Московских новостей". Двое детей - сын Иван и дочь Маша.
- Леонид, почему вы решили выпустить печатную версию "Намедни"?
- Когда делалась передача "Намедни", мне казалось, что вот мы рассказали про самые интересные события прошлой эпохи, и они ушли уже безвозвратно: пережили - и забыли. Но я ошибался: наше прошлое постоянно напоминает о себе. Где-то году в 2003-м стало ясно, что все возвращается, и я понял, что у истории того времени появилась новая актуальность. У нас же сейчас ренессанс советской античности - Союз оказался единственным прошлым, которое мы ощущаем своим. Все государственные ретро-проекты апеллируют не к временам Николая II или Александра I, а к Сталину, Хрущеву, Брежневу. Гимн - опять на стихи Сергея Михалкова. И мы снова "достигли статуса энергетической сверхдержавы". Это же в чистом виде советское мировосприятие - та же самонадеянность и гордыня! По-другому мы не умели и не научились до сих пор. Но не смотря ни на что, мне не хочется ругать ни советский период, ни проклятые 90-е, после которых наступили благословенные двухтысячные. И ностальгировать по "той" эпохе я не хочу. В книгах "Намедни" я стремлюсь разобраться в прошлом. Даже, можно сказать, инвентаризировать его. Поэтому это такие альбомы, где события, люди и явления собраны по принципу монтажа, год за годом. По сути это журналы в твердой обложке, которые можно читать, а можно и просто листать, рассматривая фотографии. Ведь восприятие книги более подробно, чем позволяют реалии телевидения. В каждом томе более 500 иллюстраций. И нет ни одной случайной, ведь они нужны не для красоты, а для достоверности. За "правду жизни" я ручаюсь: фотографии подлинные, "родные". И искали мы их всем миром: я бросал клич в своем интернет-блоге и ЖЖ-исты активно помогали мне в поисках материалов, которые я считаю феноменами десятилетия.

- Как событие становится феноменом?
- Очень просто: оно должно повлиять на людей. Это такой социологический, что ли, взгляд на историю. Так, появление мини-юбок я могу поставить на одну доску с Пражской весной 68 года, потому, что это история, которая в одинаковой мере поменяла жизнь человечества. Танки в Праге девушки встречали в мини-юбках. Так что в массовом сознании это равноценные явления. Так же, как в 72-м - рубашки в "огурцах", "платформы", "клеши", приезд Никсона в СССР, передача "От всей души" и хоккей с канадцами. И таких примеров - сотни.

- А что из советского прошлого значимо или дорого лично для вас?
- Это будет не совсем честно, если я что-то выделю отдельно. К этому времени всякий относится по-разному. Понимаете, кто-то считает это время ужасным насквозь: человеку навязывался определенный жизненный сценарий: "закончил - поступил - сто двадцать - очередь на квартиру". Но все-таки это молодость была, и вообще все было замечательно, много свободного времени, на гитаре играли и так далее. С одной стороны, застой можно описать такими приметами времени, как тотальный дефицит, очереди, череда старцев у власти. Но была и масса других вещей. Например, пианино для народа только фабрика "Красный Октябрь" фигачит по 10 тысяч штук - и их не хватает! Когда такое количество людей отдают детей в музыкальную школу за 23 рубля, это, наверное, о чем-то говорит?! Или - без конца тогда снимали "старую добрую Англию": "Шерлок Холмс и доктор Ватсон", "Здравствуйте, я ваша тетя!", "Соломенная шляпка"... Ушли герои в спецовках - пришел один общесоюзный Андрей Миронов, который запел, запританцовывал - в жабо, в карете... И кто-то именно это с ностальгией вспоминает: "Ну, вот так жили. Да, немножко наивно, может, смешно, нелепо, но в принципе жили нормально". Я думаю, что навязывать какие-то собственные оценки, неправильно. Ощущения должны складываться из суммы вот этого всего. Вот Высоцкого можно было слушать и понимать, что в этом бьется нерв твоего времени. И, конечно, мне это нравилось больше, чем ABBA, но я не вправе писать: "Высоцкий - это хорошо, а ABBA - это плохо".

- Сколько томов "Намедни" вы планируете выпустить?
- Пока четыре - с 1961 до 2000 года. Время до 60-х я не беру принципиально - в силу того, что сталинский период гораздо меньше влияет на нашу сегодняшнюю ситуацию. Он любопытен, это важно знать. Но прямые нити преемственности с ним почти утрачены. Все-таки мы родом из того Советского Союза, который начинается с Хрущева. По договору мы должны выпустить четыре тома, но нам ничего не помешает сделать еще один - о периоде с 2001 по 2010 год. Там может быть все: и война с Грузией, и Медведев с Обамой, и айфон, и победа Билана на "Евровидении". Это только кажется, что какой-то год на события менее урожаен или более… А обычно бывает где-то 25 феноменов в каждом году. Это, как говорится, к гадалке не ходи.

- У вас нет желания что-то добавить после того, как книга уже готова?
- Бывают такие вещи. Я был согласен с одним из рецензентов, указавшим, что в первом томе нет "Незнайки", а переверстать уже не мог. Вот 60-е и остались без "Незнайки на Луне". Во втором томе пока никто таких пробелов не обнаружил.

- Что отличает книгу от телепередачи?
- Во-первых, телевидение 1960-х было ограничено вялой, старой, неинтересной советской кинохроникой - из-за этого в телеверсии и был придуман экран, через который мы все это смотрели. Во-вторых, каких-то тем в телепроекте не было вообще - от диафильмов до побега Нуреева.
Так, мы умудрились в телеверсии сделать сюжет про трудности назначения прима-балерины Большого театра Майи Плисецкой на гастроли в США в 1962 году, поскольку у нее там было много родственников. Но эту историю невозможно было понять без знаменитого прыжка Рудольфа Нуреева в аэропорту Ле Бурже. Этот побег потом поставил все триумфальные гастроли под сомнение, потому что соблазн остаться на Западе был у каждого солиста Кировского или Большого театра. И таких вещей было много.

- Но принципиальное отличие все же в другом?
- Мы делали телевизионный проект, полагая, что советское - уходит, вытесняется российским. А прошло время, и оказалось, что российское повторяет, продолжает советское. У меня часто спрашивают, советская ли эта книга или антисоветская. Но проблема в том, что антисоветской оказывается история: социализм доказал свою нежизнеспособность. А мы живем в эпоху ренессанса советской античности. Я же пишу в предисловии, что страна сегодня служит в армии, лечится в больницах, болеет за сборную, продает углеводороды, грозит загранице, поет гимн, смотрит телевизор, выбирает власть - по-советски. Это был главный мотив вернуться к телепроекту.
Нам надо было сложить такого кентавра, чтобы можно было его и читать, и смотреть: взял, за что-то зацепился, что-то вспомнил, чего-то вообще не знал... Мало ли, почему цепляет. Это должна быть долгоиграющая история, потому что читать книгу насквозь - не тот случай. Надо собрать все, понять и объяснить, что управляло этой цивилизацией, что несло эту позитивность, - но, не привирая задним числом, не превращая все в нафталин, чтобы не получилось "Я вчера нашла, совсем случайно, у себя в саду, где Моцарт и Григ..."

- Помните события, присутствовавшие в телевизионном "Намедни", которые вы исключили из книги?
- Были какие-то вещи, которые дублировали друг друга. И нужно было выбрать, скажем, Визбор - это "Домбайский вальс" или "Милая моя, солнышко лесное"? Все-таки "Милая моя..." Потому что 1973 год, а 70-е - уже совсем сентиментальность... Романтика ушла, "Возьмемся за руки, друзья" в прошлом, осталось только желание сохранить свой маленький, совсем уж личный мирочек... Плюс "Семнадцать мгновений весны", где Визбор играет Бормана, и как его узнает вся страна. Это же не литература - это журналистика. Мы старались сохранять объективность.

- Наверняка что-то легче показать на ТВ, чем писать об этом.
- Есть темы, которые на телевидении решаются цитированием, - например, эстрада, масскульт аудиовизуальный того времени. А в книге - подите передайте, что было в акценте Эдиты Пьехи такого изысканного, отчего она считалась эталоном элегантности, заграничности, сладкой жизни... Что там вычитывали в этом акценте, который, вопреки всем законам, с годами не пропадал, а только крепчал, - непонятно. И масса таких примеров, когда тема либо суховата, либо с трудом передается в книжном варианте. Как написать про косыгинскую реформу - так, чтобы это было занятно, читалось и понималось?
А вот когда умер Муслим Магомаев, я перечитал наш текст и подумал, насколько удалось передать, кем он был для страны: жгучий брюнет в северной блондинистой стране, который с нездешней страстью пел на дюжине иностранных языков, при этом сам играл на рояле, раскидывал руки и вел себя бог знает как... Вроде что-то удалось...

- Вы несколько раз вынужденно уходили с телевидения, в последний раз вас уволили. Вы ведь неглупый человек и прекрасно понимали, на что шли, открыто конфликтуя с властью. Неужели эти "уходы в никуда" вас ничему не научили?
- Я не конфликтовал специально, а просто много работал, иногда больше других коллег: документальных сериалов снял точно больше всех. И последняя программа "Намедни", по меркам тележурнала, была огромной - какой-то инфоблокбастер. Но много работать можно только свободно: когда, собственно, профессионализм - главный критерий. И мои конфликты - только с теми, кто насаждал критерии непрофессиональные.

- Часто взгляды Запада и России на проблемы Ирака, Чечни, Украины и др. сильно отличаются друг от друга. Не окажетесь ли вы на посту главного редактора западного издания рупором Дяди Сэма? Иначе говоря, не будет ли журнал настроен проамерикански?
- Мы делаем российский журнал, а не переводной слепок с американского или европейского. Но, разумеется, с использованием "ньюсуиковских" принципов. А что такое взгляд России? Взгляд российской власти? Журналистика вообще не рупор власти - ни российской, ни американской. Или она не журналистика. Мы пишем о взглядах разных людей. Многие россияне не любят Америку, мне и самому скорее нравится Европа - ну и что? Мне Дядя Сэм никаких заданий не дает.

- Какую историческую эпоху, на ваш взгляд, больше всего напоминает сегодняшняя ситуация в России?
- Никакая эпоха буквально, конечно, не повторяется. Какие-то черты сходства можно найти и с эпохой Николая I, и со временем Александра III, и с брежневской порой. Но есть и вполне модернизационные вещи. Например, пресловутый 13%-ный налог. На этом список либеральных свершений почти что заканчивается. Появились некоторые упрощения для малого и среднего бизнеса, высокая степень свободы частной жизни людей, которые с общественной жизнью и политикой никак не связаны. Вообще российская свобода живет в большей степени не во фракциях и партиях, а, скажем, в Интернете. Сюда стоит добавить фантастический потребительский бум - тоже какое-то проявление свободы. Это все-таки ценное приобретение в нашей стране, где несколько поколений были измучены потребительской несвободой.
С другой стороны, снова великодержавность и разговоры о гордости за особый путь, которые ни к чему хорошему не приводили в нашей истории. Наоборот, национальная фанаберия, ощущение собственного величия чаще всего нас и губили. У нас на самом массовом канале в авторском журналистском тексте польские власти называют ляхами. Я недавно был в польской редакции "Ньюсуик" в Варшаве: дай нам Бог дожить до уровня польского капитализма. С высоты каких собственных достижений мы так говорим о них?

- Погружаясь глубже в историю страны, что вы ТАКОЕ поняли про Россию, чего не знали раньше?
- В истории России есть все. Можно выстроить любую тенденцию и доказать: вот это и есть Россия и русский путь. Но, слава богу, при таком богатстве самых разных явлений русской цивилизации всегда оставался какой-то выбор. И нет никакой единой России и никогда не будет - кроме разве что бюрократического урода, который неспроста пишется в кавычках. Набоков и Лебедев-Кумач, Витте и Фрадков в одном флаконе - это, что ли, единая Россия? Лично для меня таков главный исторический вывод: Россия, вопреки представлениям, по духу либеральная страна и непредсказуемое разнообразие сильных талантов, которые проявляют себя совершенно неожиданно, - это главное богатство и главная надежда.

- Вы телевизор часто смотрите?
- У меня есть привычка смотреть новости (не каждый день, иногда пропускаю и читаю в завтрашних газетах).

- Каким стало, на ваш взгляд, телевидение сегодня?
- Большинство телепродуктов все-таки снимается не для меня. Я смотрю телевизор, чтобы иметь представление, например, о "Московской саге", "Последнем герое", "Стрессе" или "Принципе домино". Но я не буду потом пересматривать серию или ждать очередного выпуска. А что касается новостей, то все и так видят, во что они превратились. Это счастье для ТВ, что не существует "подшивок". Если пересмотреть эволюцию новостей об Украине за последние три месяца, то утратишь всякую веру в стыд и совесть. Но никто не боится, что зритель скажет: "Ведь совсем недавно вы говорили ровно противоположное, и это тоже было "информацией". Вы думаете, что мы все умерли?"

- Зачем вы тогда смотрите новости?
- Ну, есть ведь какие-то новости, где необязательно проводят идеологическую линию. Хотя вы правы, я все чаще их не смотрю. Предпочитаю читать газеты. По крайней мере, чтение статьи можно прервать и перейти на другую. Телевидение, увы, не прокрутишь вперед.

- Телевидение, по-вашему, должно быть духовным?
- Я ненавижу это слово. Телевидение должно быть таким, чтобы его хотели смотреть. Оно должно отвечать потребностям аудитории, и нужно с уважением к этим потребностям относиться. А потребности сегодня таковы, что телезрителям больше хочется "Кривого зеркала" и "Аншлага". Но нельзя хамить людям и говорить, что они не доросли до чего-то. Все попытки насаждать духовность, как картофель при Екатерине, ни к чему не приводят. Есть, в конце концов, твой собственный профессиональный выбор. Не все газеты - желтые, не все журналы - глянцевые. Не все телевидение - сугубо развлекательное. Но надо стараться увлечь зрителя. В программе "Намедни", мне кажется, удавалось сочетать и качество журналистики, и массовость интереса к этим нашим попыткам.

- У вас никогда не возникало желания уехать из России?
- Это моя страна, моя родина, моя судьба. У меня нет другой. У меня нет той профессии, которая позволяла бы мне жить за границей и чувствовать себя востребованным. У меня всегда было очень острое чувство и своей страны, и своей родины - той, что называют малой. Я из Вологодской области, поэтому мне даже внутри России в другом климатическом поясе уже непросто. Вынося за скобки особенности профессии, я просто по-человечески не смог бы жить в Черноземье или на юге. Из-за другого темперамента людей, говора, да чего угодно. Для меня это какая-то другая Россия. В населенном пункте без реки или в степи я бы не смог жить. Если за последним домом не стоит глухой стеной лес, это для меня непонятно.

- Однако живете в Москве, где река грязная, а нормальный лес начинается бог знает где.
- По-настоящему москвичом я не стал. Я помногу живу за городом, на лесистом участке: сосны и елки, настоящий бор. А пока не нашел соответствующее моим представлениям место, я не понимал, что такое загородное жилье.

- У нас получается какой-то неюбилейный разговор. Может быть, есть в вашей жизни что-то такое, что внушает вам чувство оптимизма?
- Бабушка говорила: что ни творится - все к лучшему! У меня стихийно именно такое оптимистичное убеждение. Хотя понимаю, никаких рациональных аргументов в его пользу нет. Но уныние - страшный грех.

По материалам сайтов: Rambler.ru (Люди года), Теле-шоу, Известия, Аргументы И Факты