К великой княжне Анне Павловне, пятой дочери императора Павла Первого и императрицы Марии Феодоровны, в ее раннем детстве прихотливая память Истории и современников оказалась не столь щедра, как к остальным ее сестрам и братьям…

Остались какие-то крупицы, отголоски легенд: переписка дипломатов, державные протоколы, записи в придворных журналах, редкие, недоступные читателю фрагменты частной переписки членов Дома Романовых...

Прелестное, задумчивое лицо русской принцессы Анны, "птенца многочадного выводка Павла Первого", выступает из контекста этих документов в обрамлении неизбежных, непременных высоких политически-династических интересов, амбиций, претензий, желаний и даже войн…

Бабушка маленькой русской принцессы, Екатерина Великая, лукавая "Семирамида Севера", в постоянных и подробных письмах своих к барону Гримму, упоминает о новорожденной малышке - внучке рядом с кратко - сухим, печальным известием о смерти ее сестры: двухгодовалой княжны Ольги Павловны - та умерла на следующий день после крещения новорожденной, 15 января 1795 года.

Радость и горечь, как обычно, перемешивались в обширном царственном семействе. Тем не менее, запись о значительном событии в семье молодых Романовых - рождении маленькой цесаревны-княжны осталось в переписке Павла Первого со своим старым учителем и духовником, митрополитом Платоном:

"7 января 1795 года Бог мне даровал мне дочь весьма счастливо на свет пришедшую. К тому же названа она по бабке и по сестре моей…"

Анна Павловна, как и другие четыре ее сестры, росла под строгим и пристрастным оком графини Шарлоты Карловны Ливен.

Мудрая, несмотря на избалованность своею неограниченною властью Императрица, спокойно доверила вдове из Лифляндии своих прелестных внучек.

Сподвижник Екатерины, граф А. П. Безбородко говаривал часто "Жаль, что генеральша Ливен не мужчина, она бы лучше многих нашлась, как воспитывать князей молодых".

Под твердою и мудрою рукою графини Шарлотты Ливен и опекой ее верной помощницы Елизаветы Вилламовой, великая княжна Анна Павловна к шестнадцати годам своим превратилась в стройную, привлекательную, грациозную, прекрасно воспитанную и образованную барышню. Вот как писал о ней посол Франции в России, граф Коленкур в секретном донесении императору Наполеону:

"Великая княжна Анна вступает в свой шестнадцатый год только завтра, 7 января 1810 года…. Она высока ростом для своих лет, у нее прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и, хотя она не красавица, но взор ее полон доброты. Нрав ее тих и, говорят, очень скромен. Доброте ее отдают предпочтение перед умом. В этом отношении она совершенно отличается от своей сестры Екатерины, слывшей несколько высокомерной и решительной… Она уже умеет держать себя, как подобает взрослой принцессе, и обладает тактом и уверенностью, столь необходимыми при большом дворе".

Что же, в конечном итоге, определило дальнейшую судьбу Анны Павловны и предрешило ее земной путь уже в качестве наследной принцессы Оранской - таков был ее официальный титул?

Анна Павловна всего лишь стала еще одною мишенью долгой матримониальной охоты Наполеона Бонапарта, одержимого идеей иметь наследника для своей - не унаследованной, а созданной собственным воинственным пылом и амбициями короны, а ее судьба - разменной монетой в неустанных политических переделах земной твердыни и власти.

Государь Александр Павлович был не на шутку взволнован предложением Наполеона. Ситуация становилась поистине драматической, ведь, как Император, он не мог не учитывать интересов России, которая такою ценой могла бы приобрести долгосрочный мир, но, как человек умный и любящий брат, он не мог не волноваться за судьбу своей младшей сестры, которая могла бы, в этом случае, оказаться никчемною игрушкою в руках человека "серьезно и навсегда обвенчанного только с властью".

И мать - Императрица, и Государыня - жена, и сестра, Великая княгиня - губернаторша Тверская, Екатерина Павловна, все близкие слишком хорошо понимали мучительное положение Александра Павловича, как императора и человека. Императрица - мать Мария Феодоровна, например, писала дочери - Княгине, в Тверь:

"Не вызывает сомнения, что Наполеон, завидуя нашему могуществу, нашей славе, не может желать нам добра и его политика будет направлена против нас, как только кончится испанская война.

Оскорбленный отказом, он будет еще более недоволен и раздражен против нас до тех пор, пока не сможет объявить нам войну.. Что касается бедной Анны, то на нее пришлось бы смотреть, как на жертву, принесенную ради блага государства: ибо какое несчастье было бы для этого ребенка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего святого, и который не знает никакой узды, так как не верит даже в Бога? Принесла ли бы эта тяжкая жертва благо России? На что бы было обречено мое дитя? Интересы государства с одной стороны, счастье моего ребенка - с другой. Прибавьте к этому еще и огорчения и испытания, которые в случае отказа могут обрушиться на Александра, как на монарха. Положение поистине ужасное…"

Для всей семьи Романовых это было слишком очевидно. И веру свою Цесаревна, безусловно, должна была бы сменить. И смотрели бы на нее во Франции, прежде всего, как на "породистую самку", должную и могущую лишь вовремя произвести на свет наследника трона.

Такое пристрастно-циничное положение вещей никак не устраивало гордую венценосную семью России, но до поры до времени решено было при русском Дворе вести искусную дипломатическую игру - Император Александр еще не был уверен в сдержанной реакции Наполеона, вот если бы появились на горизонте другие претендентки на роль французской императрицы! Пока же их не было. Нужно было выиграть время. С Бонапартом мягко заигрывали, водили за нос, обещали, не уточняя.

После второй десятидневной отсрочки прошло еще целых пятнадцать дней, прежде чем Александр Первый через графа Коленкура решил дать Наполеону Бонапарту 23 января 1810 года вот такой отрицательно - дипломатичный ответ. "Я не могу, Ваше Величество, возражать матери, которая все еще неутешно оплакивает безвременную кончину двух своих дочерей, умерших от слишком ранних браков. Я знаю, что Ваше Величество торопится, и это понятно: заявив Европе, что Вы желаете иметь детей, Вы не можете ждать более двух лет, хотя единственным препятствием к браку, усматриваемым Императрицей - матерью, является лишь возраст Великой княгини Анны…".

По хорошо информированным дипломатическим каналам, Александр Павлович уже знал, что ждать Наполеону, в случае отказа России, придется очень недолго. На рынке невест Европы появилась прелестная восемнадцатилетняя дочь императора и эрцгерцога австрийского Франца Иосифа, Мария-Луиза, и Австрия просто искала предлога отдать руку несколько обедневшей принцессы могущественному покровителю, который, как страна наивно надеялась, в этом случае не превратится в завоевателя! Наконец-то, Россия могла вздохнуть немного свободнее…

Тем временем, Анна Павловна, казалось, и не ведала вовсе о тех бурях и баталиях, что происходили вокруг ее души и неискушенного сердца на политическом олимпе среди мировых держав . Она всецело находилась под строгой опекой любящей матери и мудрой генеральши Ливен, а вскоре к ним двоим еще добавилось и нетерпеливо - зоркое око старшей сестры - княгини Екатерины, которое беспрестанно посылала "милой Анничке" обширные письма из Твери, с рекомендациями книг для чтения, расспросами о времяпрепровождении, занятиях, друзьях и любимых цветах в саду Павловска.

Несмотря на цветущую молодость, почти детство, у Цесаревны Анны были уже свои, постоянные обязанности при Дворе: при ее участии ставились в Павловске музыкальные спектакли, устраивались чтения в пользу раненных и сирот; она неустанно сопровождала мать - императрицу во время ее торжественных выходов в свет и поездок по приютам и лазаретам, которых на попечении сердобольной и по-немецки аккуратной Марии Феодоровны было великое множество! Сохранилось документальное свидетельство, что по приглашению невестки - правящей Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны, княжна Анна Павловна присутствовала и на торжественном акте открытия знаменитого Царскосельского лицея.

Брат, цесаревич Константин, сопровождавший ее туда, представил ей своего крестника, Константина Гурьева - шалопая и озорника, каких поискать! Под стать, впрочем, ему самому!

Знакомя сестру с Константином, братец-паж, не переставая, щипал Анну за руку, а под конец совершенно смутил застенчивую девушку тем, что обозвал бедного подростка - крестника "моською", взяв его двумя пальцами за обе щеки и стиснув третьим нос!

Растерянная донельзя Анна тщетно пыталась сгладить неловкость, заметив, что за этой некрасивою во всех отношениях сценой наблюдают и посторонние - два лицеиста, один из которых привлек ее внимание своею необычною внешностью: смуглостью лица и ироничною белозубою улыбкою.. В подростке явны были арапские черты, а живой взгляд его быстрых и ясных глаз - завораживал… Заметив смущение и растерянность Цесаревны, унимавшей брата в дерзкой шалости, лицеисты тотчас церемонно поклонились и поспешили скрыться.

В другое время Анна непременно удовлетворила бы вспыхнувшее в ней тотчас любопытство и расспросила невозможного шалуна Костю о тех, кто поступил в Лицей, подробнее, но тогда ей было не до мгновенных впечатлений….. Она узнала фамилию курчавого юноши: "Пушкин" только через пять лет спустя, когда они снова встретились, при обстоятельствах для нее более значительных…

Они опять были матримониальными, эти обстоятельства. И опять в них властно вмешивалась политика. 21 февраля 1816 года сверкающий снегами Санкт-Петербург, словно пытаясь согреться в вихре бесконечных балов и маскарадов, санных катаний и забав на ледяных горках, пышно праздновал бракосочетание цесаревны Анны Павловны с наследным принцем Нидерландов и Люксембурга Людвигом-Вильгельмом Оранским. Наследник короны молодого государства, недавно появившегося на карте Европы, и сам был молод и привлекателен, отлично образован в Оксфорде и Берлинской военной академии.

Храбро отличился в сражении при Ватерлоо, получив серьезную рану в плечо. Вдовствующая Императрица - мать Мария Феодоровна очень благоволила к молодому принцу, симпатизировала ему и Екатерина Павловна, в конце 1812 года ставшая вдовою.

Тверская владетельница неожиданно потеряла своего обаятельного супруга, принца Георга Ольденбургского, в результате острого тифа, которым он заразился, посещая раненных в местных лазаретах. Сломленная горем вдова, по упорному настоянию родных и врачей, поехала в 1814 году в Европу, на лечение, попутно сопровождая царственных брата и невестку, знакомясь со всеми знаменитыми деятелями того времени, политиками, царедворцами, министрами - членами Венского конгресса. На нем-то, легендарном "танцующем конгрессе", и было, кстати, в 1814 году учреждено королевство Нидерланды и его скромный трон. Королевство сие соединило насильно, вопреки языку, религии, хозяйственному укладу бельгийцев и голландцев… Почему так случилось?

Талейран, министр иностранных дел Франции, умнейший человек "эпохи Наполеона", которая уже клонилась к закату, ясно писал в своих мемуарах: "Создание нового Нидерландского королевства, решенное еще до заключения мира (в Париже, весной 1814 года), было, несомненно, враждебным против Франции мероприятием, оно было задумано с целью создания вблизи нее неприязненного к ней государства, потребность которого в защите делала его естественным союзником Англии и Пруссии (извечных противников Франции)" . Близость к столь мощным союзником, правда, не спасла Нидерландское королевство от распада, во время волны революционных потрясений 1830 года, но тогда, в эпоху военной славы Императора Российского и торжества мира, кто мог об этом думать? Все праздновали победу над "корсиканским выскочкой-самозванцем" и упорно искали покровительства и благосклонных взоров России.

В 1815 году отец принца Оранского провозгласил себя королем Нидерландов Вильгельмом Первым. Его сын, разумеется, тотчас стал же наследным принцем. Началось обустройство нового государства. Под пристальной опекой союзников и, конечно, России…

Энергичная и неутомимая даже в горе Екатерина Павловна, княгиня самого сильного отныне в Европе Царствующего дома, тотчас обратила в сторону новоиспеченного наследника двойной короны умный и любопытствующий взор. Она старалась отнюдь не для себя, нет - нидерландский дофин был младше ее на четыре года, к тому же, у нее самой было двое детей от первого брака. Думать о своем собственном будущем Екатерина Павловна должна была с особою осторожностью. Она старалась, прежде всего, для младшей сестры Анны. Были ведь и еще и другие титулованные кандидаты в мужья Анны.

Русский нежный тюльпан осторожно готовили к пересадке на нидерландскую почву. Но празднества свадебные растянули на целых полгода. Слишком тяжело было матери-императрице расставаться с последней, младшей дочерью. Все понимали это. Молодые пошли навстречу ее невысказанному желанию и оставались в России до ранней осени. Дальние земли терпеливо ждали свою юную повелительницу….

На летнем празднике в Павловске 6 июня 1816 юный лицеист Пушкин преподнес наследной принцессе Оранской Анне Павловне и ее молодому супругу, принцу Вильгельму, свое торжественное стихотворение: пылкое, полное восторга военной доблестью жениха, красочно описывающее победу союзников над Наполеоном в битве при Ватерлоо. Там не было ни слова о прелестно-застенчивой принцессе Анне, однако, она тотчас выучила стихотворение, полное торжественной легкости, наизусть и упросила императриц: и матушку, и невестку - как-то отметить юного стихотворца, выразить ему восхищение: ей стало известно, что он написал длинные героические стансы всего лишь за два часа!

Обе Императрицы улыбнулись ее осторожной просьбе и, не сговариваясь, подарили юному Поэту по золотым часам.

А Анна Павловна увезла с собою листок плотной веленевой бумаги, исписанный летящим, чуть наискось почерком, как одну из самых драгоценных реликвий, наряду с другими ценными сокровищами своего русского приданного: тканями, фарфором, столовым серебром, драгоценностями, картинами, мебелью, библиотекой, музыкальными инструментами, коллекцией севрских ваз и брюссельских гобеленов и кружев…

Едва прибыв в Гаагу, принцесса Анна Оранская терпеливо принялась изучать голландский язык и историю страны, ставшей для нее отныне второю родиной. Повсюду, где бывала, она интересовалась историей здешних мест, легендами, песнями, сказаниями, собирала старинные вещи, поделки местных мастеров. Вскоре из них уже можно было создать целый музей. Был в ее владении и самый настоящий музейный экспонат, пусть и маленький.

Свекор Анны Павловны, король Вильгельм Первый, зная привязанность невестки к своей родине, и в честь рождения первого сына - наследника династии - подарил в ее владение домик в Заандеме, в котором когда-то, в давние времена, жил плотник-корабел Петр Михайлов - русский кесарь Петр Первый - прапрадед Анны. Она распорядилась соорудить над хрупким деревянным строением защитный каркас, и все годы жизни Анны Павловны в Нидерландах крохотный приют Петра Первого был под тщательною опекою его памятливой праправнучки. Голландский язык дался русской принцессе не очень легко, но вскоре она говорила на нем свободно, лишь с легким акцентом. Родной же ее язык, русский, напротив, становился в устах принцессы все более тяжелым и архаичным. Она уже часто смешивала обычные слова с церковнославянскими, поскольку общалась, в основном, только со своим духовником Александровским, знатные русские путешественники попадали в Гаагу редко.

Но неутомимая Анна Павловна продолжала обширную переписку с родными и даже с Василием Андреевичем Жуковским, постоянно снабжавшим ее всеми литературными новинками на русском и немецком языках.

Ощущение "счастья быть русской", однако, не прибавляло Анне Павловне уверенности в том, что она полностью довольна своею семейной жизнью. Отношения ее со свекром и мужем складывались не очень легко, ибо вся царственная троица, все они вместе обладали достаточно тяжелыми характерами, при всей их незаурядности!

Сглаживали углы и шероховатости в постоянных, "взрывных" семейных дисскусиях, пожалуй, только дети, да еще - усилия стареющей и постоянно болевшей королевы Вильгельмины, свекрови принцессы Оранской, умершей в 1837 году.

Детей же было у наследной принцессы Нидерландов пятеро: четверо сыновей и единственная дочь - принцесса София, ставшая впоследствии наследной принцессой Веймарской.

Но и детям бывшей русской Великой княгини Анны в царственном гнезде приходилось ох, как несладко!

Отец и дед Вильгельмы всячески баловали их, мать же шумные сорванцы несколько побаивались. От этого характеры их были неровны и взбалмошны, подвержены частой смене настроений. Манеры нидерландских наследников короны иногда казались окружающим странными, не слишком приятными, но все, не сговариваясь, отмечали их глубокий, подвижный ум, и какую-то несколько диковинную для нидерландских владетельных князей, искреннюю любовь к далекой России. Особенно развита она была у старшего принца Александра Оранского. В Берлине и Пруссии его за это дружно недолюбливали и считали всерьез "чудаковатым русофилом".

Но наследного принца последнее мало трогало, ибо он в полной мере обладал здравомыслием, настойчивостью и умением отстаивать свое мнение, как и подобает принцу и сыну будущего короля. Второй брат, Вильгельм, талантливый, разносторонне развитый юноша, обладающий яркими музыкальными способностями, во всем подражал брату. Королева Нидерландская искренне надеялась, что страну ожидает прекрасное будущее - трон казался нерушимым - но жестоко ошиблась!

Ее младший сын - любимец, принц Вильгельм, умер в возрасте тридцати лет в результате несчастного случая, а подножие трона едва не рухнуло от раскола страны на две части, в результате эха очередной французской революции. Судьба Анны Павловны вновь оказалась во власти политики и чьих-то жестоких дерзаний, наложив на характер бывшей русской Цесаревны неизгладимый след.

Она стала королевой в 1840 году, вскоре после смерти свекра, Вильгельма Первого, после раздела Нидерландов, после революционных волнений и после того, как душа ее была опустошена потерями близких и родных, неизбежных, впрочем, даже в обычном течении человеческой жизни, не говоря уже о королевской! К этому времени Бельгия уже десять лет как получила независимость: Вильгельму Первому Оранскому не удалось вопреки своему горячему желанию сохранить целостность страны.

Он не мог своими силами усмирить южные провинции и обращался за помощью к мировым державам: Франции, России, Англии, Австрии. Тщетно.

Каждая из них была занята своими проблемами: Россия - восстанием в Польше, Австрия - стремлением удержать около себя взбунтовавшуюся Италию. Англия встала на сторону бельгийцев. А Франция сохраняла настороженный нейтралитет - ей было выгодно, что с отделением Бельгии от Нидерландов, на ее границах исчезнет барьер, установленный в 1814 году, волею Венского конгресса.

Бельгийский национальный конгресс проголосовал в 1830 году за независимость своей страны, за конституционную монархию. При этом бельгийский престол никогда не должен был занимать ни один из представителей династии Оранских!

Семейству Анны Павловны пришлось тогда поспешно освободить чудесный дворец в Брюсселе, украшенный ценными вещами, которые были в свое время привезены русской княгиней-цесаревною из России, для нового бельгийского монарха Леопольда Саксен-Кобургского.

Гордая принцесса Оранская из рода Романовых тяжело переживала распад страны, ставшей ее второю родиной, все те драматические события, которые безжалостно разделили и саму маленькую землю и ее жителей на два враждующих лагеря. Терзания души усиливались еще и оттого, что даже с собственным мужем, королем-музыкантом и ценителем искусства Вильгельмом Вторым, королева Анна в последние годы не могла найти общего языка. Наружно она никак не выказывала неудовольствия чрезмерными тратами супруга на собственные удовольствия и коллекцию полотен голландских мастеров живописи. Но наедине спорила с ним и о стиле поведения, и о безмерной непрактичности, впрочем, никогда не выходя за рамки этикета, которому всегда придавала большое значение. Уважение ее к мужу, несмотря ни на что, сохранялось и после его смерти. Она заказала придворным ювелирам браслет из золотых медальонов, с миниатюрным портретом супруга.

Каждый из этих пятидесяти медальонов содержал на своих пластинках названия и даты сражений, в которых участвовал принц и монарх нидерландский: в Португалии, Испании, при Ватерлоо… Вдовствующая королева надевала его в важные дни жизни и на особые семейные торжества…

…Детей же пристрастие матушки к жестким нормам поведения нередко весьма раздражало, а принц Александр часто демонстративно предпочитал занятия музыкой и верховой ездой заседаниям в парламенте. Это тоже беспокоило королеву безмерно. Несомненно, она задумывалась о будущем своих детей и страны, с трудом выжившей в вихре революционных бурь. Никто не мог проникнуть в ее сердце, да и не старался особо… Часто это не дано простым смертным.

Замечали только внешнюю холодность, строгость и сдержанность "излишне королевских", непривычных в той среде манер Ее Нидерландского Величества. Многим современникам казалось, что она слишком надменна и строга, что всякая сердечность слегка чужда ей, и все это как-то портит ее.

Кому-то она и вовсе напоминала неровностями настроения и требовательностью отца своего, императора Павла Первого. Она часто спорила с сыном Александром, находя, что он непозволительно много времени уделяет музыке и пению. Анна Павловна не находила позорным это занятие, просто считала, что будущий король должен уделять внимание и другим вещам, более серьезным. Однако позволила сыну брать уроки пения и открыть на свои средства первую в Гааге консерваторию.

Пристрастие к пению и обольстительным певицам, все-таки, в конечном итоге, разрушило семейную жизнь короля Вильгельма Третьего (коронационное имя принца Александра) с умной и энергичной, обаятельной принцессой Софией Вюртембергской... Анна Павловна все знала, сочувствовала невестке - блистательной умнице, переписывающейся с членами Французской академии, но что она могла поделать с упрямым "музыкальным медведем"? Он все-таки был ее сыном.

Но разлад в его семье, чему послужила явная разница в характерах и интеллектах молодой королевской четы, некоторая неприкаянность внуков, а на этой почве слабость их здоровья, немало тревожили вдовствующую королеву, прибавляли ей морщин и рубцов на сердце. Анна Павловна становилась все более сдержанной и молчаливой. Предпочитала шумной светской толпе одинокие чтения и прогулки с внуками.

Пытаясь со стороны понять тайну натуры высокородной голландской королевы-вдовы, Марфа Степановна Сабинина, придворная музыкантша и наставница детей ее дочери, герцогини Софии Веймарской, осторожно писала:

"У Анны Павловны был трудно уживчивый характер, и все ее боялись. В выражении ее лица было что-то суровое… Надо полагать, что окружавшая ее среда, излишне буржуазная, была причиной ее капризного характера… Если бы Анна Павловна попала из России не в Голландию, страну торговую и богатую, может быть, ее характер развился бы совсем иначе, как это получилось с великой княгиней Марией Павловной, вошедшей в Веймаре в среду умственной жизни…"

Да, к великому сожалению, умственная жизнь и жизнь сердца королевы Нидерланской оставалась тайною за семью печатями и для подданных, и для близких… Что же, быть может, Ее Величество просто предпочитала жить согласно заповеди: " Пусть левая твоя рука не знает, что творит правая". Кто знает?..

Анна Павловна основала в Нидерландах более пятидесяти сиротских приютов, воспитательные и инвалидные дома, в 1847 году уговорила супруга пойти на ряд изменений в налоговой системе и конституции, чтобы каким-то образом облегчить стране и ее населению бремя неурожая. Не считаясь с собственным, не очень надежным финансовым положением, Ее Величество выкупила из казны, на часть своего "русского" приданного, (продав набор драгоценностей) после смерти супруга, дворец в Сустдейке, превратив его в обширную галерею национального искусства.

Но, чтобы достойно оплатить долги неугомонного мужа, короля-эстета, Анна Павловна продала обширную коллекцию живописи, собранную супругом Николаю Первому, своему венценосному брату.

Она не могла допустить, чтобы ее и в глаза и за глаза народ мог презрительно назвать мотовкою и должницей!

Пользоваться народной казной в личных интересах она совершенно не считала возможным, потому-то и писала брату-государю в октябре 1849 года, из Гааги в Санкт-Петербург, предлагая купить картины: "Тебе известно о наследстве Виллема. В задачу комиссии, созданной для изучения и рассмотрения этого вопроса, входило собрать необходимые данные и оценить имущество и наличные активы, равно как и сосчитать долги. Последние, как оказалось, составляют 4,5 миллиона гульденов. Для их уплаты нам нужно будет продать всю свою землю и недвижимость в этой стране. Поэтому я обращаюсь к тебе, любимый брат и друг, с просьбою, чтобы ты в этот роковой час согласился купить собранные Виллемом картины, к которым ты так привязан… Если ты исполнишь эту просьбу, мои дети будут спасены... Ты спасешь также честь семьи!" Николай Первый приобрел коллекцию голландских полотен, и они и поныне украшают залы Эрмитажа, считаясь бесценнейшим сокровищем. Анна Павловна спасла детей и фамилию от разорения.

Но что осталось у нищей и гордой королевы? Уважение народа и особая приверженность к придворному этикету, которую этот народ прощал ей охотно.

Не прощали Ее Нидерландскому Величеству сей безобидной слабости лишь высокомерные вассалы - графы, бароны и фрейлины. Не только при своем, но и при русском дворе.

Да, времена неумолимо менялись. Менялись и нравы, и Анна Павловна, разумеется, уже не могла отыскать на родине, не виданной ею более двадцати восьми лет, примет того, что было ей так знакомо, привычно в юности, в ее детские годы...

Из Москвы и Петербурга, где ее встретили родные, она двадцатого июля 1853 года прибыла в Троице-Сергиеву Лавру, где дала большой обед для духовенства, посетила почти все монастырские церкви, Успенский собор и даже - могилу Бориса Годунова.

Сопровождавший ее архиепископ Ярославский Леонид в своих вдумчивых и теплых воспоминаниях писал: "Королева была очень любезна, старалась говорить с каждым... Она сказала, что всегда и на чужой стороне помнила и любила Россию; что, если она не приезжала сюда в течение двадцати восьми лет, то виною тому были ее несчастья: "Вы знаете мои обстоятельства: наша страна была разорвана надвое, и я не могла оставить в несчастии тех, с кем жила прежде в счастии; это было бы недостойно русской великой княжны.

Потом я лишилась сына, мужа; при новом короле, моем старшем сыне, я и хотела бы уехать в Россию, но надо было руководить детьми, помогать им, долг матери меня удерживал. Когда я женила второго сына (принца Генриха, на принцессе Амалии Веймарской), то почувствовала себя как бы развязанной и поспешила в Россию, где мне был оказан братом самый любезный, самый родственный прием. Я познакомилась со всем большим семейством. Если бы не этот случай, я бы осталась незнакомой всему молодому поколению Романовых…"

…Она, увы, остается почти незнакомой и нам, уже не современникам, а - потомкам, хотя в Голландии очень чтят ее память, а нынешняя королева Беатрикс, в особо торжественные дни ездит в парламент и в королевский дворец Ланге-Фоорхаут в старинной золотой карете - приданном русской прапрабабушки Анны, подарке к свадьбе от брата ее, русского Императора Александра Первого. Карета запряжена шестеркою лошадей и у ворот ее всегда встречает почетный дворцовый караул.

Нормы старинного придворного этикета никто не собирается нарушать, а голландцы, предпочитающие медлительным каретам быстроту современных авто, охотно прощают своей любимой королеве и ее сыну, принцу Виллему-Александру эту маленькую слабость - приверженность традициям…

Как прощали когда-то и ее гордой - пра-пра-прабабке Анне, русской Цесаревне, лебеди из "Павловского гнезда"…

А иначе, какая же без слабостей - Королева, а без традиций - Королевство?

По материалам сайтов: People's History