- Если можно, о женщинах - поподробнее. Существует тип, который вас особенно привлекает?
- Да, это такие тихие женщины. Независимый, но молчаливый тип мне очень нравится. В моем понимании это - что-то идеальное. То молчание, которое я чувствую, молчание как хорошее отношение ко мне. Хотя, я сам не молчу. В этом-то весь эгоизм, весь ужас моего поведения. Мне нравится, когда женщина, пришедшая со мной, молчит. Из хорошего отношения ко мне.

- Но ведь в компаниях вы тоже - не больно веселы.
- Не может такой человек, как я, быть весельчаком в компаниях: он себя бесконечно расходует. Сцена - это как экзамен в институт. Каждый раз - попадешь-не попадешь, поступишь-не поступишь. Обычно компания собирается после концерта. До выступления - полная тишина, лежание дома; после концерта готов где-нибудь поужинать в компании. Но с тем, чтобы все говорили, а я молчал.

- Что вы делаете дома во время полной тишины и лежания?
- Сплю и думаю. Я не скажу, что это - одно и то же.

- О чем думаете?
- О какой-нибудь женщине, которую я люблю. Еще думаю о том, как бы лучше перетасовать свои монологи, может быть, это заменить тем; думаю, куда я потрачу заработанные деньги, что я куплю себе, что - любимой женщине; куда я поеду отдыхать.

- И что же вы дарите любимым женщинам?
- Любимых у меня мало, любимых у меня - одна. Там я предпочитаю делать хорошие подарки. Шубу, камень какой-то - то, что ей подойдет. При этом мы ведем довольно скромный образ жизни. Но считаю, что у меня все есть, и я ни в чем не нуждаюсь.

- Я слышала, что вы не очень любите расставаться с деньгами... Это правда?
- Думаю, да.

- То есть, можно вас назвать прижимистым?
- Наверное... Я думаю, что можно. Не могу накормить большую компанию людей. Нет.

- Не можете себе позволить?
- Могу, но позволяю редко. Вот в Одессе, когда нахожусь на каникулах, и ко мне приходят люди, я это делаю почти каждый вечер. Но - в домашних условиях: у меня ведь там квартирка мамина есть. А повести в ресторан... Сейчас у нас уже такие цены, что я совершенно не могу себе этого позволить. В Москве накормить человек шесть стоит где-то тысячу двести долларов. Это - мой концерт. Не самый лучший, но и не самый худший. Средний. Кроме того, масса у меня, черт подери, детей всяких, которых просто содержу.

- Масса - это сколько?
- Да я думаю, человек пять. Может быть, даже - шесть.

- И всех содержите?
- Нет, помогаю тем из них, кого знаю. Человек трех содержу.

- Вам приходилось стыдиться каких-то своих поступков?
- Наверное... Сейчас попробуем вспомнить. Гадостей никому не делал. Сказать, что из-за меня кто-то сел в тюрьму или заболел, не могу - всего этого не было. Почти твердо уверен. Видите, как трудно вспомнить - значит, не так часто это бывало.

- Лукавите?
- Говорю сейчас совершенно откровенно: уже давно не имею секретов от публики. Настолько к ней привык, что она мне заменяет жену, семью. Мне совершенно нечего скрывать, однако ничего постыдного вспомнить не могу. Хотя хочется, чтобы мой образ у вас получился живым, чтобы в нем были темные и светлые тона.

- Как вы, Михал Михалыч, относитесь к творчеству Жванецкого?
- Скептически, немножко издевательски и небрежно. Совершенно наплевательски - это уж точно. Но столько людей вокруг мне внушают, что я талантлив, - сам начинаю в это верить. Уже поверил, не буду кокетничать. И все время идет борьба, борьба, борьба. Когда прочитаю Чехова, у меня опять падает интерес к себе. Или что-то другое прочитаю, классическое, с хорошим русским языком. Я не владею, к сожалению, никаким другим языком, поэтому читаю в подлинниках только русских писателей. Не думаю, что уровень мышления у меня ниже. А вот уровень написания... Я родился в Одессе, слишком часто приезжаю туда, участвую во всяких блатных "разборках" и долго наблюдаю по телевизору заседания парламента - естественно, я не мог не деградировать как писатель. Язык страдает, когда слушаешь, как выражаются те, кто выступают у нас по телевидению. Единственный выход - окунешься немножко в русскую классику - чуть-чуть "отстилевается" язык.

- А себя читаете?
- Нет, конечно. Зачем мне себя читать? Кровосмесительство какое-то получается...

- Многие считают, что произведения Жванецкого лучше воспринимаются в исполнении автора, чем при самостоятельном чтении...
- Наверное, они правы. Да, я сейчас уже поднаторел немножко в актерском мастерстве. Чтобы написать вещь, у меня уходит часа три-четыре, а чтобы довести ее до слушателя - как минимум, год. Когда я работаю, всегда четко представляю себе персонаж, о котором пишу, но, чтобы "озвучить" его, мне нужно много времени.

- Как случилось, что Жванецкий уже много лет - единственный и неповторимый?
- Когда в Одессе я читал свои новые произведения - и хохот, почему-то, стоял дикий, как когда-то. И мне сказали: "Это - что-то биологическое. Ты - явление жизни, а не литературы". Видимо, так. Слушаю современных юмористов - и, почему-то, чувствую, что это написано, придумано. На кухне ли, в койке ли, в кабинете ли - это сочинено за столом. Я придумывать не умею. Если подслушал начало - могу продолжить до конца. В тюрьме, во дворе или в трамвае, но это происходит обязательно, а я просто как бы воспроизвожу. Здесь мастерства нет. Просто житуха. Сочится ли, капает ли. И поэтому возникает совершенно другой смех. Как будто за стеной ругается ваша теща. Можно хохотать до полусмерти, если ругаются за стеной. Вот, собственно, и все, что я делаю.

- То есть, нужно просто внимательно смотреть и слушать?
- Да, секрет в том, чтобы ничего не пропускать. Чтобы все время была записная книжка, как у меня. Кто-то что-то скажет - я тут же запишу. Мне не стыдно воспользоваться тем, что я услышал.

- Сейчас многие крупные деятели российской культуры ринулись в политику. А вы?
- И мне предлагали. Очень мне это понравилось - как всякому мелкому человеку, юмористу, который никогда не ожидал подобного. Я знал, что откажусь, но пообещал дать ответ через пять дней. И эти пять дней кайфовал. Хоть и знал, что никуда не пойду.

- Почему бы и нет?
- Я не выношу оскорблений, вмешательства в мою личную жизнь. Никогда не выдержу, если кто-то меня укусит - а там обязательно это сделают. Да и отвечать на ругань не умею. Это - ниже пояса, это - опуститься до уровня румынской кухни. Такое бывало у нас во дворе. Одна кричала: "Ты - вообще девочка!" "Я девочка? - возмущалась другая. - Чтоб у тебя была такая дырка в голове!" Все эти визги, вопли - типичные дворовые скандалы. А сохранить хладнокровие в этой ситуации я, наверное, не сумею. Очень боюсь опуститься до базарных стычек - я, думаю, был бы плохим политиком.

- Может, просто недооцениваете себя?
- Да нет... Прежде всего, нервы. Я - человек эмоциональный, на этом держусь. Воспаленный, места нет защищенного, обидчивый страшно - поэтому и пишу. А там все закончится истерикой, больницей. Политик - человек, рожденный с воловьими нервами, опущенным немножко лбом; умеющий врать и обещать то, чего никогда не сделает. Он понимает, что врет, и все вокруг понимают, что он врет, - но я-то так не могу. Ну, мама у меня была, отец - не могу так. А у них кто был в родстве - не знаю. Там - комплексы. В политику, я думаю, идут люди, у которых, может быть, с женщинами отношения не сложились; возможно, не удалось занять какое-то свое место в хорошей профессии. Но вести за собой людей куда-то, и врать им при этом, - не представляю...

- Что вызывает у вас положительные эмоции?
- Мне очень нравится Израиль - погода, зелень. И я все время думаю: "Боже мой! Как мне здесь было бы хорошо..." Но я должен быть там, чтобы выступать здесь. Наверное, это и есть точная формулировка. Публика моя в Израиле, а я должен быть в России - вот ужасно! Но именно этим я и интересен.

- Как вы себе представляете вашу публику?
- Это тот средний слой младшего технического персонала, научных работников, который исчез в России.

- Разумеется, художник интересен, прежде всего, своим творчеством. Но в книгах и на сцене вы исчерпываете себя сами, мне к этому добавить нечего. Поэтому, даже если и будете настаивать, все равно не дождетесь от меня вопросов о творческих планах или несыгранной роли.
- Вы правы, это - еще хуже. Но есть другие вещи, моими взглядами на которые, вы могли бы поинтересоваться. Не из личной жизни, где все - как у всех, ничего интересного. Только у папуаса, который любит женщину на дереве, может быть в личной жизни что-то оригинальное. Разве вам не интересен, например, мой взгляд на нынешнюю жизнь в России?

- Честно? Не очень. Вот тут, действительно, "все - как у всех". Впрочем, если вам угодно беседовать на эту тему, скажите, пользуетесь ли услугами телохранителей?
- Телохранителя у меня, к сожалению, нет. Видимо, он нужен, но жизнь с его появлением станет настолько неинтересной и громоздкой... Как представлю какого-то безразличного человека, который чистит пистолет или смазывает его здесь рядом, а мы с вами разговариваем, а он возле меня все время, - думаю, что стоит рискнуть и ходить свободным. Тьфу-тьфу-тьфу... Обязательно напишите: "Тьфу-тьфу-тьфу", потому что сейчас у нас там жизнь такая: самое главное ее качество - это страх.

- И в этой обстановке вы выступаете перед полными залами?
- Жизнь - интересная штука. Много надежд, много возможностей - не до концертов. Мало возможностей, мало надежд - полные залы. Сейчас ходят больше, потому что качество жизни снижается, теряются иллюзии, рушатся надежды.

- Но надежда, как известно, умирает последней. А на что надеетесь вы?
- На то, что этот период болотистый страна пройдет. Впрочем, мне уже трудно четко ответить на этот вопрос: немножко потерял надежду, хотя Россия - не такая дикая страна, как некоторые. Очень много есть талантов и очень мало работников. Так, может быть, эти таланты сумеют убедить работников и рассказать им о том, куда и как надо. Вот и все. Только не назад. Дальше - посмотрим.

- Может, и впрямь есть вам резон податься в политику?
- Но я потерял бы жизнь, а зрители в моем лице - человека, который им нравится на сцене. Они бы видели меня на трибуне, но лишились бы кайфа, который сегодня ловят от моих выступлений. Что же я попрусь туда, чтобы просто добавить один - двести двадцать пятый - голос? А на сцене он одинокий и очень слышимый. Я даже не думал, что мой голос так слышен.

- ...А говорили, что вы против интервью.
- Надоело. Почему я должен что-то сочинять? Зачем мне постоянно быть умным?

- Не надо.
- Как это - не надо? Люди же прочтут и скажут: "Каким он идиотом стал, а такой был умный". А бывает наоборот - тут позвонила какая-то девица моя бывшая из Лос-Анджелеса: "Читала интервью с тобой в газете "Панорама" - ты такой мудрый".

- Приятно слышать такое от бывшей?
- Во-первых, я не знаю ее истинных планов...

- А трудно выглядеть умным?
- Напрягаться надо, отсеивать. Потом, заметьте, я обошелся без мата - а он, как ни странно, очень облегчает речь. Слово мата - и как будто бы отдохнул.

- Как вам удается каждую фразу сделать такой насыщенной?
- Еврейский стиль - формулировать кратко, ярко, емко. Это называется: "Возьмите в рамочку - и запомните на всю жизнь". А есть другой стиль. Вы знаете, где находитесь, на чем вы плывете; чем пахнет, когда открывается дверь и появляется какая-то женщина, которую мужчины даже спинами чувствуют - и настораживаются. Это такой медленный стиль - другая литература, которая мне тоже очень нравится.

- Но вы - не такой...
- Я - такой, какой я есть. Иду по жизни со своей публикой. Немножко отошел от эстрадных авторов, но не подошел к той медленной традиционной художественной литературе, о которой только что говорил. Все-таки, она гораздо выше - я это понимаю прекрасно. Она - на века, а то, что делаю я, наверное, умрет со мной. На бумаге паузы не обозначишь.

- Существует ли что-то, перед чем вы бессильны?
- Сейчас идет период взлета любви ко мне и моей ответной любви к публике. Остановиться бы, закрепить - но прешься дальше. Идешь-идешь, пройдешь и этот период любви - и снова начнется период охлаждения, а потом новый период чего-то. А ты идешь - и не можешь остановиться в том периоде любви, в котором тебе лучше всего...

- Вы как-то сказали, что красота мир не спасет.
- Не спасет. Не знаю, что Федор Михайлович имел в виду. Сколько красоты нам показывают, сколько женских тел, всех нас держат в слегка возбужденном состоянии - а мир спасти не удалось. Мир, я думаю, вообще ничто не спасет… А чего его спасать? У меня недавно на телевидении спросили: "Вы боитесь будущего?" А чего его боятся? Какое будет - такое и будет.

- А жить стало веселей?
- Жить было весело раньше. Такого количества идиотов сверху я не видел, они шли рядами, как армия. Количество дураков и умных примерно равнялось. Сейчас умных стало больше, но количество идиотов не уменьшилось. Зато по всем капиллярам люди ползут в политику, теряя юмор, правду, приобретая лживость - ну что они там находят, кроме материального благополучия? Мы больше думаем о стране, чем они. Да, что-то я стал злым. Мне как-то Леня Парфенов сказал: "Когда вы в хорошем настроении, вы лучше всех, когда в плохом - хуже всех".

- А что вы думаете о политиках?
- Когда собирается много людей, потерявших чувство юмора, это всегда вызывает дикий смех у тех, кто за этим наблюдает.

- Годы идут, а с деньгами сейчас получше?
- У меня материальное благополучие пошло после 60. Но к зарабатыванию денег я отношусь иронически. Другое дело - престиж. Я не могу допустить, чтобы моя зарплата была ниже, чем у Петросяна - это вопрос жизни или смерти! Петросян - моя основная точка отсчета.

- А кроме Петросяна, на кого равняетесь? (Смех)
- В основном точкой отсчета для меня является Петросян. Это как от стены: куда бы ты ни пошел - сделал шаг вперед.

- А если он завтра вдруг закончит карьеру?
- Я думаю, столько печальных людей будет вокруг. Но вообще-то он талантливый менеджер - вот "Кривое зеркало" вокруг себя собрал… Все, что я только что говорил, быть может, больше относится к его личному творчеству. И не будем уж так строги - все-таки живой человек…

- А как вы относитесь к популярному нынче "Камеди Клаб"?
- Что я могу сказать… Для мата всегда существовали заборы. Мы долго воевали с этими заборами, добивались, чтобы их снесли. В том числе потому, что там было много матов. Но ребятки преодолевают один из запретов. Наверное, это тоже необходимо. Заберите у них мат, и они сразу потеряются. Говорят, у них из десяти миниатюр одна хорошая. А в юморе, если толпа признает - значит, популярен. Они молодые, крепкие, мускулистые - как противовес "Аншлагу". Что-то в этом есть. Хотя я, все-таки, за то, чтобы о чем-то думать, а не все время об унитазе, унитазе, унитазе…

- Общепризнано, что Жванецкий - гений. Как вам живется с осознанием этого?
- Снова подбрасываете фразу, от которой балдеешь, - так нечестно! Я не могу всерьез к этому относиться: при жизни очень трудно оценить свои достижения. Хотя, как видим, то, что я накропал, живет… Но я часто бываю печален, все время себе не верю: действительно ли хорошо пишу? Действительно ли это кому-то нужно? Действительно ли это литературно? Мне ведь не удается ни сюжет придумать, ничего. Я не могу конкурировать с современными писателями. Вон женщины пишут романы! Полина Дашкова подарила мне тонну своих книг. "Это только для начала", - сказала она. На вечеринках люди задаривают меня своими книгами - ни бокал, ни рюмку взять, засовываю их за пояс, забываю на окне… Потом читаю и думаю: это ж надо, так растянуть сюжет. Нет, я так не умею. Я им дико завидую.

- Чувство юмора - его можно развить или с ним нужно родиться?
- Маленький совет. Если у вас нет чувства юмора - держите возле себя человека, у которого есть чувство юмора. Вообще хотя бы следите за ним. Нет, развить чувство юмора невозможно. И это грустно. Мне грустно, когда я встречаю людей, лишенных чувства юмора. А их очень много. Особенно "патриотически" настроенных - они почему-то все юмора начисто лишены. Они очень серьезны. Все время трескучие фразы, бесконечная геополитика, все жутко пафосное. Я, наверное, кажусь им очень мелким и вшивым, потому что я ироничен. Ну, а они - мне. Так и живем… "Незамедлительно не выпитая третья нейтрализует действие первой и второй". Это Жванецкий сказал. И значит, не все потеряно.

По материалам сайтов: Peoples.ru, Обнаженная натура, Известия